Анджей Сапковский - Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]

Ознакомительный фрагмент

– Это у вас сбежал гнедыш? – доброжелательно улыбнулся Шарлей. – Его ищете? Значит, вам повезло. Он рвался на север, что было сил в копытах. Я едва сумел задержать.

Один из людей, огромный бородач, подозрительно пригляделся к демериту.

Судя по неопрятной одежде и отталкивающей внешности, он, как и остальные, был крестьянином. И, как и остальные, был вооружен толстой дубиной…

– Задержали, значицца, – проговорил он, вырывая из рук Шарлея узду, – ну и хвала вам. А таперича топайте отседова с Господом Богом.

Остальные подошли, окружив их плотным кольцом и удушающе невыносимым смрадом крестьянского хозяйства. Впрочем, это были не просто крестьяне, а деревенская голытьба, безземельщики, овчары. Спорить с такими о находке не имело смысла. Шарлей понял это сразу. Он молча протиснулся сквозь толпу. Рейневан последовал за ним.

– Эй-эй! – Плотно сбитый и жутко воняющий овчар неожиданно схватил демерита за рукав. – Кум Гамрат. Чего ж это? Так их пущаете? Не выспросив, кто такие? А случа́й, они не в розыске? Те, двое, которых стшегомские хозяева ищут? И награду за поимку обещают? Не они ль?

Крестьяне зашумели. Кум Гамрат подошел, подперся осиновой жердью, угрюмый, как утро в День Поминовения Усопших.

– Может, и они, – проворчал он враждебно. – А может, и не они.

– Не они, не они, – заверил их, усмехнувшись, Шарлей. – Не знаете, что ли? Тех уж поймали. И награду выплатили.

– Ой, видится мне, брешешь ты, господин.

– Отпусти рукав, парень.

– А не отпущу, то что?

Демерит несколько мгновений глядел ему в глаза. Потом резким рывком выбил его из равновесия, с полуоборота пнул в голень, под самое колено. Овчар хлопнулся на колени, а Шарлей коротким ударом сверху переломил ему нос. Мужик схватился за лицо, из-под пальцев обильно полилась кровь, яркой полосой украшая сермягу на груди.

Прежде чем крестьяне успели остыть, Шарлей вырвал у кума Гамрата палку и хватанул его по виску. Кум Гамрат сверкнул белками глаз и повалился на руки мужика, стоявшего позади него, а демерит треснул и того. И тут же закружился волчком, колотя палкой налево и направо.

– Беги, Рейневан! – рявкнул он. – Хватай ноги в руки!

Рейневан хлестнул лошадь, растолкал толпу, но убежать не успел. Крестьяне налетели словно свора гончих с обеих сторон, вцепились в упряжь. Рейневан работал кулаками как сумасшедший, но его стащили с седла. Он колошматил что есть сил и лягался, как мул, но и на него сыпались удары. Он слышал яростный рев Шарлея и сухой гул черепов, по которым тот дубасил осиновой жердью. Его повалили, придавили. Положение было отчаянное. То, с чем он пытался бороться, уже было не бандой крестьян, а ужасным многоголосым чудовищем, склизким от грязи, воняющей навозом, калом, мочой и скисшим молоком стоногой гидрой, размахивающей двумя сотнями кулаков.

Сквозь рев драки и шум крови в ушах Рейневан вдруг услышал боевые крики, топот и ржание лошадей. Земля задрожала от ударов подков. Засвистели нагайки, раздались крики боли, а давящее его многорукое чудовище развалилось на составные части. Агрессивные только что крестьяне теперь на собственной шкуре познали, что такое агрессивность. Летающие по просеке наездники разгоняли их лошадьми и беспощадно лупцевали плетками, секли так, что из кожухов аж летели клочья. Кто сумел, убегал в лес, но ускользнуть совсем не удалось никому.

Спустя минуту все понемногу улеглось. Наездники успокаивали храпящих лошадей, кружили по «полю брани», высматривая, кому бы приложить еще. Это была достаточно живописная компания, общество, с которым следовало считаться и нельзя шутить, что было видно с первого взгляда как по одежде и сбруе, так и по физиономиям, отнести которые к разряду бандитских было нетрудно даже не очень опытному физиономисту.

Рейневан встал. И оказался перед самым носом серой в яблоках кобылы, на которой, оберегаемая двумя конниками, сидела полная и симпатично пухленькая женщина в мужском вамсе и берете на светло-палевых волосах. Из-под украшающего берет пучка перьев золотистой щурки смотрели жесткие, колкие и умные ореховые глаза.

Шарлей, который, похоже, отделался легкими ушибами, остановился рядом с ней, отбросил обломок осиновой жерди.

– Великий дух! Глазам своим не верю. И все-таки это не мираж, не иллюзия. Ее милость Дзержка Збылютова собственной персоной. Верно говорит пословица: гора с горой…

Серая в яблоках кобыла тряхнула мордой так, что зазвенели кольца мундштука, женщина похлопала ее по шее, молчала, изучая демерита колким взглядом ореховых глаз.

– А ты похудел, – сказала она наконец. – Да и волосы чуточку поседели, Шарлей. Ну, здравствуй. А теперь – убираемся отсюда.

– А ты похудел, Шарлей.

Они сидели за столом в просторном побеленном аркере на тылах постоялого двора. Одно окно выходило в сад на кривые груши, кусты черной смородины и звенящие пчелами ульи. Из другого окна была видна загородь, в которой спутывали и готовили в табун лошадей. Среди доброй сотни животных преобладали массивные силезские dextrerii – верховые лошади для тяжеловооруженных рыцарей, были также кастильские верховые, жеребцы испанской крови, были великолепные шахтные лошади, были мерины и подъездки[169]. В топоте копыт и ржании можно было то и дело услышать окрики и ругань машталеров[170] и членов эскорта с мерзкими рожами.

– Похудел, – повторила женщина с ореховыми глазами. – Да и голову вроде бы снежком присыпало.

– Что делать, – улыбнулся в ответ Шарлей. – Tacitisque senescimus annis[171]. Хоть тебе, ваша милость Дзержка Збылютова, годы, похоже, только добавляют красоты и привлекательности.

– Не льсти. И не «вашей милости», потому что я сразу же начинаю чувствовать себя старухой. Да я уже и не Збылютова. Когда Збылют преставился, я восстановила себе девичье имя – Дзержка де Вирсинг.

– Верно, верно, – покачал головой Шарлей. – Значит, распрощался с этим светом Збылют из Шарады, упокой, Господи, душу его. Сколь уж лет, Дзержка?

– На Избиение Младенцев два года будет.

– Верно, верно. А я все то время…

– Знаю, – обрезала она, окинув Рейневана проницательным взглядом. – Ты все еще не представил мне своего спутника.

– Я… – Рейневан мгновение колебался, решив наконец, что перед Дзержкой де Вирсинг «Ланселот с Телеги» может прозвучать и бестактно, и рискованно. – Я – Рейнмар из Белявы.

Женщина некоторое время молчала, сверля его взглядом.

– Действительно, – процедила наконец, – гора с горой… Откушаете бермушки[172], парни? Здесь подают отличную бермушку. Всякий раз, когда я здесь останавливаюсь, ем. Отведаете?